Поговорим / Стихи

Осенью положено грустить. Я и грущу.
Паутину июля стираю ластиком.
Моему старому брезентовому плащу
Не хватает двух пуговиц и хлястика.
Чтобы кто-то схватил за него. И потянул,
Возвращая назад, в солнцестояние,
Налил бы вина, усадил на стул,
И привел первоначальное состояние.
Когда всё проходит, оставляют ключи,
Я и оставил на мокрой лавочке,
Ты сделал знак, мол, иди и молчи,
Серые галки расставили галочки.
Только и осенью люди живут. Я и живу.
Измеряю шагами от дома до улицы,
Иногда засыпаю, иногда наяву
Пришиваю к плащу золотые пуговицы.

О нас и о Родине
Проплываем океаны,
Бороздим материки
И несем в чужие страны
Чувство русское тоски.
И никак понять не можем,
Что в сочувствии чужом
Только раны мы тревожим,
А покоя не найдем.
И пора уже сознаться,
Что напрасен дальний путь,
Что довольно улыбаться,
Извиняться как-нибудь.
Что пора остановиться,
Как-то где-то отдохнуть
И спокойно согласиться,
Что былого не вернуть.
И еще понять беззлобно,
Что свою, пусть злую, мать
Все же как-то неудобно
Вечно в обществе ругать.
А она цветет и зреет,
Возрожденная в огне,
И простит и пожалеет
И о вас и обо мне!..

а вдруг ты счастлив? просто бессимптомно.
и все вокруг бодры и веселы,
и в голове нет больше мыслей тёмных,
и от висков оторваны стволы,
и время не растает на ладони,
и вечность не отдаст под трибунал,
и я подумал, стоя на балконе:
а вдруг я счастлив? просто не догнал.

От Гренландии откололось 7 километров льда.
Представляете, льда. Не какой-нибудь чепухи.
Дорогая Гренландия, виденная никогда,
Я подую тебе, где болит, приложу стихи.

Не вернёт это берегу синего ледника,
Ничего не решит и в дальнейшей твоей судьбе,
У меня откололся однажды кусок клыка.
Если б знать, где искать, то отдал бы его тебе.

Отломилась однажды резинка с карандаша,
Оторвались с резинки варежки, обе две,
Отвалилась стена одеяльного шалаша,
Открутился винтик с очков, не нашёл в траве.

Всё принёс бы тебе на берег, как оберег,
Чтоб вернулась к земле и намёрзла опять вода.
Одного б не принёс: отколется человек -
Не подушка, не варежки.
7 километров льда.

Мне мой ангел вчера признался, что он чёрт.
Я слегка удивился, но был бесконечно рад -
Ведь в раю, несомненно, всё круто и первый сорт,
Но гораздо прикольнее что-то узнать про ад.

Говорили мы с ним, не смолкая, ночь напролёт,
И про рай говорили, но в основном про ад.
Он сказал, что на небе случился переворот,
И что Бог, мол, отрёкся, но всё-таки был распят.

И они всем кага'лом решили на небесах,
Что не стоит тревожить и зря бередить люд,
В канцелярии божьей даже не все в курса'х,
Что давно уже дьявол вершит на Земле суд.

И ещё он сказал, что конфессии все не врут,
И что Бог существует, и всё сотворил вокруг,
Только имя его не дают говорить, потому,
Что у дьявола аллергия на этот звук.

В общем, как-то свершилось всё быстро, за пару лет,
Разбираться не стали, решили, что всё путём.
Потому что народу, по сути, ведь дела нет,
Кто там в тех канцеляриях главный и кто при нём.

И ещё он сказал, что в народе любовь к богам
Испокон веков замешана на крови,
И все войны, болезни, ужасы и бедлам
Дьявол шлёт исключительно ради большой любви.

И смеялся мой ангел, и дрыгал ногой, как чёрт,
Заразительно так, что и я засмеялся вслед.
Кто там пилит бюджет Земли или что ещё,
Ведь по сути и мне ну ни капельки дела нет.

Нам расстаться пришлось, когда солнце, нажравшись в хлам,
Стены зданий покрасило в розовый нежный цвет.
Мы привычно обнялись, и он пошёл по делам,
И я тоже пошёл рулить в свой кабинет.

Ты снова ускользнула по-английски,
Оставив обещания свои,
В ладони правой — тяжесть левой сиськи,
Тепло соска на линии любви.
Оставив на постель впуклый глобус
От тяжести прекрасных ягодиц,
Изорванный билетик на автобус,
И на подушке парочку ресниц.

Исчезла ты, как в чае шоколадка,
Оставив в ванной незакрытый кран,
Царапины на рёбрах и лопатках,
Засос на шее и пустой карман.
Салфетку для обдирки макияжа,
Помаду на трюмо, что у двери...
Какая же ты всё же растеряша.
Вернись и всё с собою забери.

Никакая водяра не в силах уже помочь,
Если в сердце дыра, и в неё затекает ночь.
И ворочаешь мысли, словно с песком кули,
И так хочется – даже не плакать – навзрыд скулить.
И такая тоска – хоть на стену. Навалом стен.
Но в ряду спайдерменов ты б точно стоял в хвосте.
Знай, что всё бесполезно: просто лежи – дрожи.
Только сам ты и можешь дальше решиться жить.

Никаких сожалений. Нечего тут жалеть!
Эти сопли и слюни тебя превратят в желе,
Изнасилуют волю, воском залепят рот.
Упреди свою жалость – в бочину ей сунь перо,
Чтоб боялась, чтоб было другим неповадно впредь.
Будет больно, но это, впрочем, ещё не смерть,
Ведь пока не пришла вешать кеды на гвоздь пора:
Целый тайм без замен остаётся ещё играть.

Никакого мошенства – одна только ловкость рук.
Жизнь тебя клюнет в задницу жареной птицей Рух.
А потом разведёт, словно лоха, на три-два-раз –
У неё семь ходов в запасе, и все – не в масть,
У неё пешки в дамках, козыри на руках.
Как бы ни мухлевал, проиграешься в пух и прах.
И тогда, задолжавшему счастье своей судьбе,
Никакая водяра не сможет помочь тебе.

Уходя сейчас из дома,
я поцеловал вилку утюга.
Зато теперь точно помню
что выключил его.

Переболела. Мне уже не больно.
Перегорела. Больше не зажечь.
Красивых слов, поверь, с меня довольно,
Не взволновать им больше моих плеч.

Ушла в себя. Не тронь ты мою душу,
Не зазвенит она от нежных строф,
Твоих мне чувств не вытащить наружу
И не понять фальшивую любовь.

Уже не жду. Не проверяю почту,
Тоской твою дорогу не стелю,
Не напишу я больше междустрочьем,
Что я тебя по-прежнему люблю.

И плачет Дождь слезами многоточий,
Растерян взгляд и путается речь,
Тебе ль не знать, что я любила очень.
Перегорела. Больше не зажечь.

© Copyright: Тамара Касьянова 2,